…Рабочий день подходил к концу. Темнеть стало рано. Сентябрьское солнце днем еще щедро грело землю, но вечерами после заката ощущалась осенняя свежесть. Сдав товар на склад, Валентина поспешила к выходу из рынка. Народ почти разошелся, в торговом зале несколько запоздавших покупателей рассчитывались у продуктовых прилавков. Навстречу шли двое молодых мужчин.Первый — среднего роста сухощавый русский парень со светлыми как лен волосами. Второй, высокий бурят с телосложением борца и крупными чертами лица, поравнявшись с ней, пробасил: «Мария Николаевна Нечаева?» Валентина вздрогнула и невольно остановилась. «Черт, не надо было останавливаться», — промелькнуло в голове. Прилив холодного пота и предательская дрожь в пальцах выдали ее смятение.
— Девушка, все в порядке? — спросил русский.
— Да. Все нормально, — сделав быстрое движение в сторону выхода, почти шепотом сказала Валентина.
Они подошли ближе расстояния вытянутой руки. Бурят внимательно вгляделся в лицо:
— Сотрудник уголовного розыска Баирто Дармаевич Зориктуев, — раскрыв удостоверение, отчеканил он, изучая ее с головы до ног.
На порыв Валентины сделать шаг в сторону второй мужчина мягко дотронулся до ее плеча.
Этого она ждала каждый день, с тех пор как узнала, что все попытки пересмотреть ее дело провалились. И вот он, судный час. Понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Стараясь быть невозмутимой, ответила: «Я слушаю вас...»
— Для начала пройдемте с нами в отдел.
— Я готова, — ответила еще спокойнее, глядя в глаза сотруднику, все еще державшему свое удостоверение перед ее глазами.
Похоже, ее поведение удивило визави. Второй мужчина, не отпуская ее, также деликатно повел ее к выходу. Валентина молча повиновалась и пошла ровной поступью так, что окружающие ничего необычного в ее задержании не заметили.
...Лязгнул замок в двери камеры. Она бросила на шконку свою сумку, присела на нее и приготовилась к бессонной ночи. Мрачную картину «мест не столь отдаленных» она рисовала в своем воображении с первых дней своего побега. Чутье ей подсказывало, что не удастся добиться пересмотра, рано или поздно водворят сюда. И дала себе слово: если судьбой суждено пройти ей круги этого ада, то встретит свой удел с открытым забралом. Никаких истерик, продолжать врать и притворяться она не будет. Впрочем, сегодня, кажется, у нее получилось. Внешнее самообладание Валентины подкупило сотрудников. С сочувственным видом они опросили Валентину, составили все бумаги, даже напоили чаем с пряниками и вежливо проводили в «апартаменты».
***
Никакая она не Валентина Москалева… Она Маша, Маша Нечаева, дочь Николая и Валентины Нечаевых, родилась и выросла, да и жила всю жизнь до Бурятии на юге России, в Поволжье. Отец — Николай Степанович, передовой сварщик на металлургическом заводе со всевозможными трудовыми званиями и наградами. Мама — Валентина Петровна, лучшая швея на трикотажной фабрике. Все было как у всех, пока не грянули 90-е... Заводы и фабрики выплюнули на улицы всех своих рабочих. Гудки замолчали.
Двери цеха, радостно встречавшие рабочие смены, захлопнулись, «заводские проходные», которые «в люди вывели» не одно поколение трудяг, опустели. Маша успела получить диплом кооперативного техникума с отличием. Не пригодился. Программа устройства молодых специалистов канула в Лету. Родителям вначале платили зарплату с задержкой на 3–4 месяца, потом и вовсе перестали. Мама принесла зарплату в виде вороха женских лифчиков, больше напоминавших чехлы для мебели. Их надо было продать на диком рынке, но сшитые по лекалам 30-х годов они никому теперь были не нужны. На рынке рядом с маминым товаром расположилось изысканное белье из Прибалтики. Шансы Валентины Петровны на сбыт своего товара свелись к нулю.
Отец же приволок со своего завода мешки железяк, болтов, гаек. Теперь и он, за всю свою жизнь не продавший и ведра картошки, должен был стоять по выходным на блошином рынке и «толкать» свои железяки. Продавцом надо родиться или хотя бы научиться им быть. Из родителей продавцов не получилось. Вскоре не стало денег даже на хлеб.
Масло сливочное с 38 рублей за неделю подскочило до 400 рублей. Мать сослепу решила, что оно подорожало до 40 рублей, то есть на 2 руб., попросила взвесить его… Когда продавщица озвучила настоящую цену, бедная мама чуть не лишилась чувств прямо у прилавка. Для Маши одна мысль стала как наваждение: найти место, где платят. Именно платят, а не приплачивают. Вовремя и много.
В то утро она собиралась идти в центр занятости, когда зазвонил телефон.
— Да. Говорите, — в последнее время голос ее звучал апатично. - Вам кого?
— Алло, квартира Нечаевых? Мне бы Машу, — женский голос в трубке напротив бурлил радостно.
— Я слушаю, — ответила она.
— Маша, здравствуй! Это Наталья Васильевна. Из твоего техникума, — голос показался знакомым. Никак не могла взять в толк, кому из преподов после его окончания понадобилась она. — У меня к тебе деловой разговор. Не по телефону. Сможешь сегодня подъехать в центр, к площади, в мой офис?
— А что, собственно, за разговор? — мысли заработали быстрее, пытаясь воскресить в памяти портрет собеседницы.
— Ты еще не устроилась на работу? Хотела предложить тебе подзаработать немного.
Впервые за долгий период Маша почувствовала в груди прилив светлой волны надежд на изменения в лучшую сторону. Не стала раздумывать: — Ой, спасибо! Как говорится, рассмотрю любые предложения... Приеду. Но куда и когда?
…Увидев Наталью Васильевну, Маша вспомнила ее сразу, фамилию тоже - Сарафанова. Работала она то в бухгалтерии, то в учебной части, виделись часто. А перед самым Машиным выпуском была в комиссии по выдаче дипломов и организации выпускных мероприятий. Все про всех знала, студентов называла по имени, умудрялась называть их родителей по имени-отчеству. Внешне относилась к типу женщин «никаких»… Таких трудно описать, и запомнить тоже.
— Привет, Машенька! Вспомнила меня? Ну и хорошо. Сейчас я уволилась из техникума. Открыла свою фирму, работаем по нескольким инвестиционным проектам, — щегольнула она новым модным словечком.
— А как вы узнали мой домашний телефон? — поинтересовалась Маша.
— Своих отличников знаем наперечет. Ты же повышенную стипендию получала. У меня кое-какие бумаги и остались с прежней работы, среди прочих были ваши анкетные данные. — И, как будто спохватившись, добавила: — Так, моя ж ты дорогая, телефонные справочники пока еще есть в продаже на почтах.
Дорого бы сейчас Маша отдала, чтобы вернуть тот день назад и не ходить на эту встречу. Или хотя бы уйти оттуда с чем пришла. С пустыми карманами, со свободной головой, а главное — с чистой совестью.
Но в тот чудный майский день, под трель болтовни Натальи Васильевны мир для Маши заиграл яркими манящими красками. Сарафанова взахлеб говорила что-то про игру банковских процентов, транши и прочие банковские операции, но Маша не вникала в их суть. Лившиеся рекой из уст новоявленного работодателя заумные словечки пролетали мимо. Головка, обленившаяся от ничегонеделания, тупого сидения перед телеком, категорически отказывалась перемалывать информацию. Сфокусироваться на настоящем моменте, как раньше, она не могла. Одно вынесла для себя, что Наталья Васильевна хочет купить на кредитные деньги магазин, а ее, Машу – в компаньоны.
– Наталья Васильевна, а я-то причем? Как я смогу Вам помочь получить этот кредит? Я ничего не умею, ничего в бизнесе не понимаю.
– Зато ты умница. Если бы ты не задала этих вопросов, я бы еще подумала, - работать с тобой или нет. Постараюсь быть короче. У твоей подруги Оксаны Макеевой мама – владелица хорошего кооператива. Вдобавок к сети магазинов она с мужем Юрием Николаевичем занялись скупкой подержанного авто из Германии. Налички не меряно, - это проверено. А чего проверять, они сами раздают займ под большие проценты. Для нашего бизнеса нужна наличка. У меня есть возможность взять заем в банке под 3 процента. Но требуют вознаграждение для комиссии, от кого зависит одобрение такого кредита. Оплата авансом. Если мы получим 10 миллионов под 3 %, через год заём превратится в пыль, пыль и вернем банку. Всем дают под 20-30%.. При хорошем раскладе можем получить под 3%. Понятно? – она замолчала и изучающе посмотрела она в лицо Маши.
Смутило то, что Наталья Васильевна в разговоре почти предрешила ее согласие и говорила общее «МЫ сможем», «МЫ вернем». Откуда такая уверенность, что Маша согласится с ней работать?
– Маша, ты же не просто так поступила в кооперативный техникум? Ну разве ты не хотела работать в торговле? И в учебе ты способна, и внешне красавица, сколько можно сидеть на шее у родителей, – прервала молчание бывший преподаватель.
– Что вы мне предлагаете, Наталья Васильевна?
– О, вот и вопрос на засыпку!.. На кредит в планах наших купить бывший «Универмаг», да-да, центральный универмаг в центре города. Сейчас за него идет судебная свара между долевиками после этой так называемой приватизации. Хозяином будет человек, готовый нам магазинчик продать. По сходной цене. Часть от займа пойдет на подкуп судьям, часть в банк, чтоб кредит нам дали… Времена такие. Без этого никак. Ты будешь в моей команде. Я вижу тебя только в числе управленцев. Доход будет хороший, вначале не меньше 50000 рублей. Дальше больше. Если удастся все с Макеевой и кредитами, ты становишься инвестором, а не просто работником. При таком раскладе дележ пирога идет по-другому. Через месяца 2 вполне сможешь купить себе «девятку». Главное, деньги будут живые, а не на бумаге. Сейчас это возможно только в розничной торговле.
«Бриллиантовый дым» затмил остатки рациональности вчерашней отличницы Маши. В сознании включился тумблер, который плавно, как в замедленном кино, вырисовывал кадры красивых картин, - отдельная квартира, машина, шмотки, рестораны, отдых у моря… и мысли «неужели исчезнет эта полоса бедности в семье, и она будет богата, успешна, благополучна…»
В эти же мгновения Наталья Васильевна неожиданно приоткрыла лежащий на стуле портфель. Маша увидела, что он набит до самых краев ровным и плотным рядом крупных денежных купюр в банковской упаковке. Такое Маша видела только в кино. Она охнула и откинулась на спинку стула. Небрежным движением, не считая, из этой колоды Сарафанова отщипнула купюры толщиной в палец номиналом в 5000 рублей и протянула их Маше со словами «Это тебе пока аванс, уговоришь Макееву на заем в 4000 долларов США, получишь много больше…» Взяв в руки новенькие, будто только с печатного станка денежки, Маша почувствовала, что не в силах разжать пальцы и вернуть их назойливой компаньонше.
Маше удалось взять 4000 долларов у тети Лены, мамы ее подруги Оксаны, под расписку, что она ей вернет 5000 долларов, еще 2000 долларов с условием возврата 2500 заняла у ее подруги, Ирины Носыревой, тоже знакомой Маши, занимавшейся скупкой-продажей бытовой техники… Все на срок 6 месяцев. Ее попросили написать расписки, которые она писала от своего имени, хотя всем говорила, что деньги будут вложены в бизнес Сарафановой Н.В.
Переданных Маше денег по первости хватило на обустройство и на приличную жизнь. Сарафанова периодически щедро ссужала ее, при этом неизменно обещая златые горы в скором времени. Маша сняла квартиру в центре города с хорошей меблировкой и евроремонтом, приоделась, обзавелась золотыми украшениями, стала посещать дорогой салон красоты, где «штукатурили» ее от кончиков ногтей до корней волос. Ездила исключительно на такси, не торгуясь с водителями в цене. Как и героини, полюбившихся ей сериалов, наняла домработницу, которая приходила 2-3 раза в неделю, убирала квартиру, гладила белье, готовила еду, ходила на рынок. Оказывается, можно жить и так – красиво, легко, беззаботно… Всегда можно вытянуть счастливый билет.
Сроки возврата денег прошли, план с обещанным кредитом, по всей видимости, провалился. С этим провалом медным тазом накрылась и затея с покупкой магазина, на который положила глаз Сарафанова. Универмаг этот на самом деле долго стоял закрытым в ожидании новых владельцев. В судах пока шли споры между бывшими работниками, газеты жадно следили за этим нехилым дележом. Писали, что дело доходило до рукопашного здесь же в коридорах суда. В конце концов в этих распрях кто-то из них победил. Не то наглость, не то молодость, а, скорее, все вместе вкупе с хитростью. Вскоре магазин открыл свои двери с праздничными шарами, транспарантами «Мы открылись». Хозяином стал молодой парень, сын одного из видных партийных работников города.
Сарафанова вначале кормила «завтраками» Машу, а потом, сославшись, что у нее неотложные уехала. Сказала, что едет в Москву. И осталась Маша одна со всеми проблемами с долгами и кредиторами. Первой забила тревогу Ира Носырева. Не наделенная от природы большим умом, но обладая хорошим чутьем на выгоду, Ира удачно в свое время вышла замуж, за Валеру – внешне тщедушного, много ниже ее ростом, этакий мезальянс. Но Валера был из тех, про кого говорят «очень перспективный». Валера ввел Ирочку в круг людей, которые чванливо считали себя «элитой». Теперь член «элитарного» круга Ирочка Носырева исторгала ругательства в адрес Маши истеричным матом, обещая ее «зарыть живьем». После нескольких звонков с ругательствами внезапно ушла в тишину. Звонки от нее прекратились. Но началась волна атак бандитов и вышибал разных мастей, с таимк же как и у Носыревой «вежливым английским», они, смакуя, расписывались подробности линчевания Маши.
Когда все слова в свое оправдание были высказаны, Маша почувствовал смертельную усталость от жизни и почти перестала выходить из дома, отключила телефон. Венцом мытарств послужил звонок от тети Лены Макеевой. Всего один разговор. Зато будет помнить его Маша и через сотню лет. Медленно, со сталью в голосе Елена Вячеславовна замечательной дикцией и голосом радиодиктора почти продекламировала:
– Маша, ты знаешь, как поступают нынче с теми, кто хочет кого-то поиметь. Их отправляют на кладбище. Но перед этим им делают так, что они сами хотят быстрее лечь в гроб. С тобой поступим по-другому. Как? Очень скоро узнаешь. И запомни, не я, а жизнь тебя накажет. Ты хуже врага. Врага знаешь в лицо, а ты вползла в мою семью под видом подруги моей дочки. Ты предала не Оксану, не меня, а себя, и все в себе хорошее, … За твою ничто не стоящую жизнь и ломаного гроша не дашь. Когда отдала тебе несчастные эти деньги, хотела помочь, и верила тебе как своей дочке. Но как ты поступила с нами, известно всем…»
Высказав свою тираду, Елена Вячеславовна не стала слушать очередные оправдания бедолаги по поводу того, что что она такая же жертва, отдельное звено в этой порочной цепи обмана. Макеева бросила трубку и больше ей не звонила. От всех встреч и разговоров с Машей закрылась высоким забором.
Обещания Макеевой не заставили себя долго ждать.
***
Интересно, который час? В камере Валентина была одна. Часы были сданы в дежурную часть, но темень за решеткой окна подсказала, что до утра еще не скоро, времени уйма на воспоминания.
… «Суд удаляется в совещательную комнату для вынесения приговора. Приговор будет оглашен в 18 часов 00 минут,» – сухо объявил судья и, спешно собрав со стола бумаги, удалился из зала со своими заседателями: двумя старушками-пенсионерками…
Когда началась эта кутерьма с судами и милицией, ей пришлось съехать со съемной квартиры к родителям. Они жили неподалеку от суда, и Маша решила до приговора побыть дома. Благо, никого из родителей пока нет. Зайдя в ванну, она намылила руки и услышала, как зазвонил телефон.
– Алло, слушаю… – стараясь казаться спокойной, сказала Маша. В трубке послышались частые гудки. Под какофонию гудка, положив трубку не на аппарат, а на стол, отошла к окну и неподвижно простояла некоторое время. Частый зумер непрерывных гудков телефона ввел ее в состояние близкое медитативному.. Раздался повторный звонок сразу, как она привела телефон в режим ожидания. Опять эта противная дрожь в коленках: «Алло. Говорите же. Квартира Нечаевых слушает, – на сей раз более уверенно проговорила. Мужской голос пробасил:
– Маша, привет! Это Саша… Прости, у нас так глупо все получилось. Но сейчас не время это вспоминать. Ты можешь говорить? Рядом кто-нибудь есть? Если неудобно говорить, просто слушай. Отвечай «да», «нет».
– Да, Саша, здравствуй. Говори, я одна дома.
– Маш, времени у тебя немного. Тебя через 2 часа возьмут под стражу, то есть, посадят.
Срок – 4 года колонии.
– ???? Ерундой не майся. Мне адвокат сказал, что все будет хорошо и дадут мне условно. И вообще, с чего это ты взял? – почти вскричала она чужим истеричным голосом.
– Откуда ей известно это? Адвокат не ясновидящая. Даже судья до последнего не знал, что должен посадить тебя. Указание твоей посадки поступило ему сегодня утром…
Уверенность, с которой он говорил, наводил на нее ужас. Он, кажется, действительно знает больше, чем адвокат. Не из тех, кто просто так чешет языком. Сильный, умный и неоднозначный. И все еще любимый ею человек.
– В такое дерьмо ты влезла. Макеевы и иже с ними, с кем имела ты дело, – старая мафия. Во все времена все схвачено у них, – нехилые «канЫ» во власти, в судах. А ведь у власти все те же люди, только перекрасились и называют себя демократами хреновыми. Бизнес серьезный в городе, - весь у них. А отец твоей подружки этот, прохвост Юрий Николаевич, всю жизнь толкался около партийной верхушки и милиции. Да и баба его такая же хитро вымышленная…
– Ну и что же? Не я же у нее занимала, а Наталья Васильевна, я вообще не причем.
– Ты о чем? Вообще не в теме, а туда же ... Не Сарафан, а ты, именно ты заняла деньги у Макеевых. Расписка твоей рукой и от твоего имени написана? Сарафан вообще в сторонке. На суд и то не пришла как свидетель, коза драная, хотя могла замолвить за тебя словечко. У этих Макеевых, Носыревых должников, как собак нерезаных. Рокфеллеры гребаные, раздали олухам бабки под бешеные проценты. У кого-то квартиры отжимают, кому-то башку снесли, а тебя посадят. Один чувак, точно знаю, сегодня продает квартиру. Чтобы отдать долг вернуть Макеевой. А твоя роль другая немного – наручники, тюремная роба и плакат на груди: «так бывает с теми, кто не возвращает долги. Такое будет с каждым, кто пойдет этим путем», а газеты и телек раструбят твою историю. Будешь звездой экрана.
– Откуда все знаешь? И вообще, какое тебе теперь дело до меня? Мы уже давно чужие люди, – первое, что пришло на ум Маше, плохо соображая, выдавила из себя.
– Глупая, загремишь за хрен собачий, уделают на зоне... Откуда я знаю? Я все знаю. Хочешь проверить, иди на свой приговор, потом будешь писать письма мелким почерком и передавать их мамке через хлебный мякиш.
– Хватит заливать. Врешь все равно. Не посмеют сажать первоходку. У меня нет судимостей, и характеристики хорошие. И вообще мама и папа у меня были передовиками производства, – последние слова Маша сама же восприняла как полный бред. – И что предлагаешь? Как мне быть? – голос предательски задрожал, и она уже не в силах была сдержать рыдания.
– Не ходи на приговор, – отчеканил Саша.
– Ну, допустим, не пойду. Дальше-то что? Да меня сразу схватят на улице с позором.. О, Боже, я же сразу там умру в этой тюрьме, – продолжая рыдать кричала она в трубку.
– Да тише ты. Сейчас весь дом будет знать, что ты в бега ударишься. У тебя еще 2 часа законной свободы, через 2 часа пойдет срок. Выходи быстрее из дома, вещи, самое необходимое. Паспорт твой хоть и не нужен сейчас, но прихвати его. Деньги дам. За тобой пока никто не наблюдает. Лови первую же тачку, не торгуйся по цене, оплачу, когда подъедешь. Жду на ж\д вокзале, билеты в кассе есть, – в трубке запиликал частый зумер, обрыв связи.
Маша схватилась за голову. Где мама? Отец с запоя не может выйти уже неделю, прячется на даче у друга. Мама нашла подработку, строчит постельное белье у одного бывшего цеховика. Впрочем, хорошо, что их нет. Мама и так постарела лет на 10, как начались у нее неприятности. Но она свято верила в «самое гуманное правосудие», что пожалеют ее дочку и дадут хотя бы условно. Отцу в пьяном угаре пока все равно. Ладно, позвонит им позже. Лихорадочно вытащила из антресолей дорожную сумку, раскрыв двери шкафа, покидала все, что показалось тогда ей нужным. Деньги из заначки, паспорт в поясную суму. Присела. «Мама и папа, уезжаю ненадолго, не теряйте меня. Целую. Р.S. У меня все хорошо. Вам позвонит Саша. Как все утрясется, позвоню сама». Записку оставила в прихожей на тумбочке. А позвонит она им, как потом выяснится, еще не скоро.
***
Стараясь не думать о них, выскочила на улицу и направилась в сторону дороги ловить частное такси, которых стало пруд пруди в последнее время. На вокзале Саша всучил таксисту деньги и тут же вручил ей не только билеты, но и новый паспорт и сказал, твердо: «Тебя зовут Москалева Валентина Петровна. Имя и отчество мамино, чтобы никогда не путала. Повтори, как тебя зовут»... Пока разглядывала розовые купоны билетов, Саша хладнокровно выдал:
– До Иркутска, там пересадка до Улан-Удэ, – услышав это, у нее упало сердце. Ей казалось, что она перенеслась в другую реальность, сон или видение? Да это же край земли, где на собаках люди добираются, и белые медведи в гости заходят к людям.
– Сколько за билеты с меня? – выдавила из себя. Покрутила в руках свой новый паспорт, открыла его, увидела свою фотографию и пощупала защитный рельеф на фотографии, вклеенной на 2 странице, книжица была настоящая.
– Столько, что ни в жизнь не расплатишься. – рассмеялся с какой-то ноткой грусти Саша протягивая пачку 1000-рублевок.
– К кому я еду? Долго еще буду в бегах? Как мама с папой будут тут без меня? Это ж так далеко, Бурятия, и что там за народ, буряты их называют или якуты, – со звенящими слезами в голосе, сквозь предательский плач посыпались вопросы.
– Якуты живут в большинстве в Якутии, это Крайний Север. Буряты в Бурятии, это почти Южная Сибирь. Географию учить надо было лучше, – с легким раздражением прервал ее Саша. – Чего тебе рассказать о Бурятии? По секрету большому, и там, и там полно русских. Так что не одна ты там русская будешь. О деньгах пока забудь. Все равно их у тебя нет. Ну, хвааатит реветь. И вообще, буду помогать родителям, чем могу. Утирая с щек слезы, лившиеся обильным дождем, Маша молчала.
– Бурятия, конечно, далеко. Но «далеко» еще не значит плохо. В твоем положении другого варианта нет. Хотя бы там никто тебя не знает. Обстановка такая в стране, связи все разорваны. Пока не хватятся тебя. Остановишься в семье моего друга, кореша, служил с ним в Забайкальском. Мы с ним такие передряги прошли. И Крым, и дым. Он про тебя все знает, с женой он поговорил. Вчера вызывал его на «межгород» на переговоры. С ними ты точно поладишь. Пока поживешь у них. Здесь за тебя адвокат будет подавать жалобы везде, бумаги писать и без тебя. Будем что-то решать в областном суде. Думаю, уладим этот вопрос. Повезет, недолго в подполье будешь.
Голос Саши стал как будто поласковей и, почти уговаривая, он продолжил:
– На востоке сейчас более менее жизнь шевелится. Да чего тут говорить, там всегда народ как-то получше жил, чем здесь у нас в степи на юге. Не зря выражение «голодающие Поволжья». Ванька говорит, что промышляет челноком в Китай, Монголию, – как-то добывает себе на хлеб с маслом.. Постарайся пристроиться там. И, – с легкой горечью перешел почти на шепот, – Машенька, пиши почаще. Я буду звонить. – Саша взял ее за руку, обнял и прижал к себе. Маша почувствовала, как дрожат его руки… Маша, я люблю тебя, – поцеловал ее в макушку головы, потом знакомым обжигающим поцелуем в губы. – Мы обязательно будем вместе, когда вся эта заваруха кончится. Ну, все, давай сумку, провожу тебя в купе.
***
… Вживую Бурятия превзошла все представления о себе, которые сложились у нее от прочтения из книг, телевизионных фильмов, рассказов немногих, кто побывал в здешних краях. Солнца и непостижимой синевы неба, здесь как будто больше. Красавец Байкал, покоривший ее сердце навсегда. Величие горных хребтов, бескрайние степи, задумчивые озера, в унисон со степенным характером сибиряков и неспешным ритмом жизни, таили в себе редкую гармонию.
Гармония эта обволакивала Машу, что помогало ей избавляться от гнетущих мыслей о нелегальном положении. Да и внешне ее жизнь не отличалась от жизни других горожан. Друг Саши – Ваня с женой Людой держали несколько торговых точек на рынке и в магазине по продаже китайского ширпотреба.
Она привыкла к своему имени Валентина так, что имя «Маша» не стало вызывать у нее никакой реакции, какое у нее было по первости. Сознание оказалось податливым к придуманной игре разума. Временами казалось, что не было Маши Нечаевой. Ни тем более, раскромсавшей ее судьбу, череды злых розыгрышей жизни. У нее есть настоящее, – гостеприимная, добрая, Бурятия, ставшая родной, где живет, как и все, Валентина Петровна Москалева, приветливая и ласковая со всеми. У Валентины торговля всегда идет лучше всех. Заработка, добытого честным трудом, хватает на жизнь, и родителям она отправляет почтовым переводом через Сашу.
Но нет же… невозможно было начисто вычеркнуть события, разделившие жизнь на «до» и «после». Частые визиты на городскую телефонную станцию и разговоры с Сашей, который пока ничем не мог ей помочь вселяли дурное предчувствие. Не дождавшись от Саши очередного вызова на телеграф, Маша сама вызвала его телеграммой. Это было полгода назад.
Телефонистка сказала, что «абонент не явился». Тонкая связь с родиной оборвалась, и смутные догадки о том, что с Сашей что-то случилось, разъедали душу. Где ты, мой Саша?
…Валентина почувствовала сильную усталость и наваливающуюся на нее дремоту, когда услышала, что в коридоре кто-то гремит засовами. Заскрежетал ключ в двери. Уже утро, оказывается.
– На выход. Вещи бери с собой, – грубо рявкнул стоявший в двери выводной.
В кабинете вчерашних оперов помимо уже ей знакомых Зориктуева и второго, фамилия которого осталась неизвестна, сидели еще двое в штатском.
– Ну что, красавица, побегала? Поехали домой? – начал один из них. – Заставляешь мотаться за тобой на край света. Он готов был еще поерничать, но болтовню его прервал второй, в облике и поведении которого проглядывало, что он старше по чину. Да и возрастом был постарше. Обращаясь ко всем, он попросил тоном, не допускающим возражений: «Дайте пару минут нам». Молча все покинули кабинет.
- Я – Евгений Николаевич Чеботарев, оперслужба областного управления по борьбе с организованной преступностью. Неважно, какого звания, и моя должность здесь не причем... Ты – Маша Нечаева, а здесь ты – Валентина Москалева. Паспорт на Москалеву увидел я раньше, чем тебе вручили его. Известно мне про тебя все. Даже больше, чем ты полагаешь. В областном удалось скостить с 4 лет колонии на 3 с половиной года. Александр подготовил документы в Москву, все должно было получиться. Собрал компромата на Сарафанову. Ну и на тех тоже, кто тебя засадил. Выехал в Москву на машине. Тело нашли на трассе «Воронеж-Москва» с ножевым ранением в груди. В машине никаких документов, даже паспорта его не нашли. Портфель со всеми бумагами, компроматом тоже, исчез, паспорт скорее в портфеле и был. Зачем отпустил его одного?
В окно пробивались лучи хилого сентябрьского солнца…
